Цифровая независимость

Цифровизация меняет не только экономику, социальные отношения, но, возможно, и основы государственного устройства

Игорь Клоков, «Дело»

Тема цифрового суверенитета появилась в русско­язычном пространстве 3–4 года назад как органичное продолжение тематики цифровой трансформации, но до широкого обсуждения дело так и не дошло. Между тем, каждый день растет понимание того, что цифровой суверенитет включает экономические аспекты. А экономика?— базис суверенитета реального.

Россия держит удар

Рупором цифрового суверенитета в союзной нам державе выступает Игорь Ашманов, который сам себя называет «просто айтишником». Хотя, конечно, «простым» его никак не назовешь?— кандидат технических наук, успешный IТ-бизнесмен с начала 90-х (входит в TOP-50 мультимиллионеров России), муж Натальи Касперской (группа компаний InfoWatch). Именно И. Ашманов взял на себя труд сформулировать концепцию цифрового суверенитета, используя присущий «айтишникам» системный подход. Хоть и не удержался при этом от алармистского* заявления: «Россия вынуждена бороться за цифровой суверенитет, чтобы выжить». Само определение цифрового суверенитета И. Ашманов неоднократно формулировал в своих публичных выступлениях:

«Суверенитет состоит из многих компонентов. У государства должен быть политический, экономический, географический (границы — прим. авт.), военный и идеологический суверенитет. А теперь возникла такая штука?— цифровой суверенитет. Это явление стало настолько значимым, что сейчас, если у тебя цифрового суверенитета нет, то ты и обычный очень быстро потеряешь. Цифровой суверенитет?— это право государства самостоятельно определять, что происходит в его цифровой сфере, и самому принимать решения».

Цифровой суверенитет имеет два аспекта: электронный и информационный. Первый относится к защищенности, работоспособности и управляемости цифровой инфраструктуры, защиты от кибер-угроз— вирусов, троянов, всякого рода закладок, атак. Второй аспект?— защищенность от информационных атак и контроль над собственным информационным пространством. А также защита «самой критической инфраструктуры»?— умов. При этом речь не только и не столько об идеологической основе существования государства. Сегодня информация, контент становятся товаром, влияющим на экономику в целом. Информация может даже «взорвать» отдельные рынки. За примерами далеко ходить не надо. В декабре 2014 г. была предпринята информационная атака на крупнейший банк России?— Сбербанк. С помощью нескольких сот аккаунтов в социальных сетях и массированной SMS-рассылки была распространена информация о том, что у банка проблемы. Якобы Visa отказалась делать процессинг по счетам Сбербанка. Вкладчики поторопились забрать наличность. В отделения банка выстраивались очереди, куда наличность завози­ли «фурами и самолетами». За 2 дня паники, по словам главы Сбера Г. Грефа, вкладчики сняли около 300 млрд. росс. руб. Именно после этого случая в Сбербанке семимильными шагами пошла цифровизация, а руководство банка совершило насыщенную встречами поездку в американскую Кремниевую долину.

Не менее опасно и прямое выключение цифровых сервисов. Тогда же, в 2014 г, в рамках антироссийских санкций платежные системы Visa и MasterCard отказали в обслуживании семи российским банкам. А со стороны ЕС была предпринята попытка отключить российские банки от международной системы совершения платежей SWIFT. Потери оказались очень ощутимыми даже для такой крупной эко­номики.

По мнению Т. Ашманова, сегодня реальный цифровой суверенитет есть только у США. Здесь разрабатывается большинство процессоров и микросхем, сетевое оборудование. Создается системное программное обеспечение (ПО) (операционные системы как для компьютеров, так и для мобильных устройств). Создаются прикладные программы для офисной деятельности и для производства. США владеют GPS и контролируют соцсети. Цифрового суверенитета нет больше ни у одной из стран западного мира. Нет и у других. Хотя, например, Китай раньше других озаботился его созданием и уже многого достиг. Здесь созданы свои процессоры, операционные системы (ОС), почта, поисковики, свои соцсети и мессенджеры. Не говоря уже о мобильниках с собственными ОС и сетевом оборудовании. Есть также система фильтрации содержимого Интернета?— «Золотой щит», введенный в действие еще в 2003 г. Это один из 12-ти проектов электронного правительства в КНР. Созданы и другие платформы, также с определением «золотые»?— для экономической, таможенной, налоговой, сельскохозяйственной и другой информации.

Что касается России, то она, по мнению И. Ашманова, пока лишь выбирается из статуса «цифровой колонии». И это при том, что в соседней державе уже есть собственная ОС и не одна. А в ре­естре российского ПО?— более двух тысяч программ. Есть аналоги практически для всего импортного ПО. А «Лаборатория Касперского»?— игрок № 4 в мире. В российском госуправлении тематика цифрового суверенитета также получила понимание. С резонансными заявлениями выступили руководители профильного министерства — Минкомсвязи России. Замминистр Сергей Калугин отметил, что «России при развитии цифровой экономики важно соблюдать цифровой суверенитет, то есть не переборщить с иностранным участием». Министр Николай Никифоров подчеркнул, что «цифра» меняет экономику, в т.ч. промышленное производство: «Была волна бытового Интернета?— Google, Яндекс, Netflix. Сейчас эти истории идут в промышленность, она очень сильно меняется. Изделия проектируются, производятся и обслуживаются в «цифре». Закономерным стало появление в России программы «Цифровая экономика», рассчитанной на период до 2024 г. По сообщению РИА «Новости», премьер Д. Медведев, утвердивший Программу в июле 2017 г., отметил: «Перевод экономики в «цифру»?— вопрос глобальной конкурентоспособности и национальной безопасности России». Российские законодатели тоже не остались в стороне. За последние 3-4 года принято несколько законов об информационной безопасности, в т.ч. закон о хранении персональных данных на территории России. Самый скандальный — «закон Яровой», обязывающий провайдеров хранить звонки и сообщения по первоначальному предложению?— 6 месяцев. Сейчас этот срок пересматривается, поскольку закон в первоначальном виде слишком негативно сказался бы на бизнесе провайдеров.

Потенциал для роста

Беларусь обоснованно и твердо сделала ставку на создание экономики знаний. Государство последовательно развивает IТ-индустрию, причем это развитие изначально шло в русле реального государственно-частного партнерства. В 2001 г. создана ассоциация IТ-компаний «Инфопарк». С учетом этого опыта, в 2005 г. образован распределенный (не локализованный только в пределах ограниченной территории) Парк высоких технологий (ПВТ). Следующий шаг?— инициатива создания IT-страны, выдвинутая в 2007 г. руководителем одного из крупнейших IТ-холдингов «БелХард Групп» Игорем Мамоненко. Главный смысл этого начинания — увеличение основного ресурса IТ-отрасли — программистов?— с 20–30 тыс. человек в 2007 г. до 200–300 тыс. за 10 лет. К сожалению, по словам самого И. Мамоненко, эта инициатива погрязла в согласованиях, но в итоге была поддержана руководством страны. В конце июня на IV Форуме регионов Беларуси и России Президент заявил: «Беларусь необходимо превратить в IT-страну, соответствующая задача уже поставлена. В ближайшее время мы примем правовые основы для подобного развития ситуации в Беларуси». Причем у нас уже действует Госпрограмма развития цифровой экономики и информационного общества на 2016—2020 гг., которая принята Совмином в марте 2016 г. А динамика развития IТ-отрасли действительно впечатляет. По данным компании EY, экспорт компьютерных услуг из Беларуси в 2016 г. составил $956,8 млн, увеличившись в 30 раз за 11 лет. В IТ-секторе занято 85 тыс. человек, или 2,2% от общего числа занятых. Вклад отрасли в ВВП — 5,1%. Резонансными стали приобретения белорусских стартапов ведущими мировыми IТ-гигантами: в 2014 г. Mail.ru купил Maps.me, в 2016 г. Facebook?— MSQRD и, наконец, в августе 2017 г. Google приобрел AIMatter. Налицо серьезное отношение в стране к IТ-сфере и напрямую с ней связанной цифровой трансформации. Белорусские IТ-эксперты, из тех, кто готов «вкладываться» в развитие индустрии, экономики и страны в целом, к настоящему моменту озвучили две концепции вхождения страны в цифровую эру. Одна?— условно романтичная, другая?— прагматичная. И обе скорее не конфронтационные, а взаимно-дополняющие друг друга.

Виктор Прокопеня, один из самых известных белорусских IТ-бизнесменов?— сторонник «бесшовного» вхождения белорусского IТ-бизнеса в мировую экономику: «Мир глобален, государственные границы и другие ограничения?— это парадигмы прошлого. В Беларуси свободный Интернет, современные стандарты связи, либеральное законодательство в отношении IТ-компаний, открыты границы».

В октябре на Третьей международной конференции «Новая реальность: вызовы для Беларуси 2017» В. Прокопеня подчеркнул:

«Хорошо, что к нам приходят с инвестициями, присматриваются к нашим стартапам. Ведь не факт, что эти молодые бизнесы были бы востребованы внутри страны. Очень много проектов имеют инфраструктурное значение, когда отдельный бизнес может не работать, а как часть корпорации?— востребован. Кстати, такого не происходит в России, хоть эта страна гораздо больше нашей. Это сигнал остальным, что с компаниями из нашей страны можно иметь дело. И главное, что это заслуженно. Ведь белорусские бизнесмены и вообще люди?— очень добропорядочные. Недоплата налогов в Беларуси меньше 1%, невозврат кредитов физическими лицами?— меньше 1%».

Шире смотрит на ситуацию Александр Курбацкий, доктор технических наук, профессор, председатель экспертного совета ПВТ, председатель Государственного экспертного совета по информатике, информатизации и космическим технологиям, много сил приложивший к становлению белорусской IТ-индустрии и к определению ее роли в экономике и государственном устройстве. Эксперт предостерегает:

«Есть определенная эйфория от того, что в Беларуси готовы открывать образовательные центры престижные зарубежные структуры, университеты, центры по подготовке IТ-специалистов. Я бы относился к этому с осторожностью. Одно дело, если центры, которые открываются здесь, мы сумеем внести в наши контуры управления. Хуже, когда нас включают в чужие контуры управления. И тогда эти центры превратятся в своего рода структуры по «выкачиванию» мозгов из Беларуси. Не проблема, при определенных усилиях мы договоримся, что и Массачусетс** и Гарвард*** откроют у нас филиалы. Но если по их схеме, то наши ребята пройдут обучение и уедут из страны».

А. Курбацкий призывает также серьезнее оценивать деятельность бизнес-инкубаторов и судьбу стратапов:

«Я достаточно осторожно и к стартапам отношусь. Если появляется удачный стартап и его покупает западная компания?— чаще всего вся команда снимается и уезжает. И что мы с этого имеем?».

Однако В. Прокопеня отмечает также важный аспект глобализации и глобальной конкуренции:

«Сегодняшний мир?— это не конкуренция продуктов и услуг, а конкуренция разных моделей и стилей управления. IТ-компании побеждают других не только потому, что технологически сильнее, но и потому, что у них другая культура?— более свободная, более открытая к творчеству. В мире вскоре не будет места однообразно повторяющимся вещам. Нам нужно думать, как создавать новые интересные креативные бизнес-модели. Не продукты и технологии меняют мир, мир меняют креативные бизнес-модели».

При этом В. Прокопеня ссылается также и на мнение Г. Грефа, главы Сбербанка России, с внушительным опытом госуправления. После визита в Кремниевую долину Г. Греф выступил с резонансным заявлением:

«На самом деле, нет никакой конкуренции товаров, продуктов или услуг. Есть конкуренция моделей управления. Компании уже не конкурируют за продукт. Продукт так быстро меняется и совершенствуется, что бессмысленно пытаться что-то воспроизводить. И в общем, конкуренты научились копировать продукты и услуги очень быстро. В Uber нам сказали: «Конкуренция со стороны китайцев дошла до такой степени, что если мы утром проснулись с очень интересной новой идеей по поводу новых продуктов, то в обед китайцы ее уже воспроизводят». Это говорит о том, что они не просто научились так делать?— они переняли в том числе и такую управленческую систему, которая позволяет реализовывать все инициативы с новыми скоростями. Воспроизвести можно все, что угодно, и можно выиграть только за счет более эффективной системы управления».

Авторитетный российский топ-менеджер говорил о бизнесе. Но эту мысль в цифровую эпоху оправдано продолжить и на сферу государственного управления.

Резюмируя: маленькая, но гордая IT-страна

Единой методики подсчета «мощности» IТ-индустрии, то есть «мозгов», как таковой нет. Сложность в том, что IТ-специалисты работают не только в разрабатывающих компаниях, но также и в IТ-отделах предприятий. И достаточно легко мигрируют между этими сферами. По данным Ассоциации «Инфопарк», Беларусь с ее двумя процентами IТ-специалистов от общего трудоспособного населения уступает многим европейским странам. Скажем, в Чехии и Финляндии этот показатель доходит до 10%. В Израиле и Швейцарии работают по 120 тыс. программистов, а население каждой из этих стран?— около 8 млн. По методике сервиса Stack Overflow, только разработчиков в соседних с нами странах насчитывается: в Польше?— 259 тыс., в Украине?— 166 тыс. в России?— 335 тыс. Эта оценка практически подтверждается Центром исследований корпоративной мобильности Финансового университета при Правительстве РФ. По данным Центра, в России?— 400 тыс. программистов, а крупнейшими человеческими ресурсами обладают Китай (2 млн), Индия (3 млн) и США (4 млн). Поэтому пока слишком смелым представляется заявление Дениса Алейникова (юридическая фирма «Алейников и партнеры»), прозвучавшее на Белорусском инвестиционном форуме в конце сентября: «Мы хотим быть брендом IT-страна для всего мира». Даже если Беларусь нарастит программистские кадры в несколько раз с нынешних 85 тыс. (по данным портала DEV.BY?— 60 тыс.), существенного влияния на мировой рынок мы не окажем. Но несомненно, что этот потенциал может и должен оказать решающее влияние внутри страны. Ведь по прогнозам компании CISCO, уже к 2020 г. до 70% всех процессов экономики будет зависеть от ПО.

Беларусь?— небольшая, но динамично развивающаяся IT-страна?— все еще в поиске своего места в цифровом мире с его ожесточенной конфронтацией, борьбой за передел сфер влияния с помощью цифровых технологий. Эксперты пока обозначают лишь очевидные вещи: маленькой стране невозможно в одиночку противостоять цифровой колонизации. Удачным решением, возможно, станет привлечение союзников с максимальным соблюдением собственных интересов. Главная сложность в том, чтобы выбрать неконфронтационную модель вхождения страны в цифровой переход. Большие надежды в этой связи возлагаются на новый Декрет о ПВТ, в подготовке которого активное участие принимал бизнес.

*Алармистский — порождающий ложную тревогу.

**Массачусетский технологический университет — одно из самых престижных технических учебных заведений США и мира.

***Гарвардский университет?— один из самых известных университетов США и мира, старейший вуз США.