Новый передел

Бурный технологический прогресс в ближайшие пять лет может привести к глобальным изменениям в экономике и трансформации всего мира

Денис Лавникевич,
специально для «Дела»

Благотворное время мира

Любой, кто хорошо знает историю, подтвердит: мы слишком долго живем в мире. Нет, конечно, «мира в чистом виде» нет: большие страны воюют с маленькими, а небольшие далеко не всегда ладят друг с другом. Но уже более 70 лет царит глобальный мир между крупнейшими государствами. А три десятка лет назад закончилась и «холодная война», которую социалистический блок проиграл.

Итак, мы можем обозначить несколько основных тенденций, которые сформировали контуры нашей экономической реальности — то есть периода второй половины XX — начала XXIвека. Это длительный мир, бурный технологический прогресс, а также подходящая институциональная среда (рыночная экономика, свобода предпринимательства, главенство права и независимость судебной системы). Конечно, не во всех странах мира имеют место все три описанных фактора, но все же в большинстве они есть. По крайней мере, в Европе, Америке и основных странах Юго-Восточной Азии.

Именно эти факторы — мир, технологии, среда — обеспечили необходимые условия для трансформации технологических изобретений в экономические инновации, то есть обеспечили условия для фантастического роста благосостояния. Крушение экономической модели Советского Союза оставило миру единственный ориентир развития — де-факто, с 1991 года мы наблюдаем эпоху глобального капитализма. Новые капиталистические страны (включая Китай, в котором от коммунизма остались только красные флаги и портреты Мао) более-менее успешно встроились в международную систему разделения труда, скопировав западную институциональную среду и эксплуатируя свое естественное преимущество в виде дешевой рабочей силы.

Хотя, конечно, тут не все так однозначно. Одним из узких мест на траектории развития глобального капитализма оказалась ограниченность энергоресурсов. Страны-экспортеры энергоресурсов оказались отдельным классом стран-бенефициаров успеха становления глобального капитализма. Им «позволялось» сохранять у себя и социалистическую модель экономики, и отсутствие демократических институтов, и много других странностей, включая, например, теократическое руководство. У кого-то это получилось (Саудовская Аравия, ОАЭ, Катар, Иран), у кого-то — нет (Ливия, Венесуэла, Ирак). Но в любом случае, таких стран сегодня — меньшинство, и на глобальную политику они не влияют.

Более 70 лет мира, невиданный прежде технологический прогресс, опережающее развитие западных экономик, крушение альтернативных идеологий, глобализация капитализма и догоняющий рост развивающихся экономик − такова сегодняшняя реальность, и теперь нам важно понять: какие изменения нас ожидают в геополитическом раскладе сил. Стоит ли ожидать, что на новом витке технологического прогресса претерпят изменения тренды, ставшие за десятилетия привычными?

Уже выросло целое поколение людей, не заставшее «иную реальность» − однопартийную систему и отсутствие ПК на каждом столе. Однако теперь есть все основания полагать, что вскоре существенным образом изменится очень многое, затронув как развитые страны, так и развивающиеся производственные государства, а также страны — экспортеры энергоресурсов. У истоков вероятных перемен стоят новые технологии (в первую очередь роботизация производственного процесса и прогресс в создании искусственного интеллекта), а также удешевление уже существующих технологий (таких как альтернативная энергетика). И то, что мы сегодня видим в лабораториях и в мечтах создателей стартапов, уже завтра выйдет на реальные рынки. Как это случилось, например, с технологией блокчейн, породившей феномен криптовалют (самая известная из которых — биткойн).

Попробуем выделить несколько глобальных тенденций, которые себя проявят уже в ближайшую пятилетку.

«Обратная глобализация»

Долгие годы встраивание новых капиталистических стран в мировую экономику происходило за счет использования их естественного конкурентного преимущества — дешевой рабочей силы. Символом такой экстенсивной модели роста стал… iPhone: «Разработан компанией Apple в США, произведен в Китае». Не только Китай, но и Вьетнам, Индонезия с Малайзией, Индия, Мексика и страны Южной Америки за последние десятилетия в той или иной степени побывали в роли различных «цехов» новой «мировой фабрики».

Но в последние годы мы наблюдаем начало обратного процесса. В странах «третьего мира» произошел естественный экономический процесс роста доходов, и сегодня их уже сложно назвать странами с дешевой рабочей силой. По крайней мере, например, в Китае зарплаты уже вдвое выше, чем в Украине. Одновременно прогресс технологий приводит к еще большей роботизации производственного процесса, то есть дешевая рабочая сила перестает быть преимуществом. Если продукцию изготавливает машина, а не человек, выгоднее разместить производство ближе к рынкам сбыта, а не к дешевой рабочей силе, чтобы сэкономить на логистике и исключить политические и прочие риски.

Вот простой пример: еще недавно практически все новые микроэлектронные производства строились в Азии. Но теперь немецкий концерн Bosch намерен построить полупроводниковый завод в Дрездене. Чтобы удовлетворить спрос, обусловленный развитием интернета вещей (IoT) и интернет-технологий в автомобильной отрасли, новый завод будет изготавливать чипы на базе 12-дюймовых подложек. Строительство высокотехнологичного завода будет завершено к концу 2019-го, а производство продукции начнется в конце 2021 года. Объем инвестиций в предприятие составляет приблизительно миллиард евро. «Новая полупроводниковая фабрика является крупнейшей инвестицией Bosch за более чем 130-летнюю историю компании», — говорит Фолькмар Деннер, председатель правления Bosch. Благодаря открытию этого завода в Дрездене будет создано порядка 700 новых рабочих мест.

Вот и все. Конец бурного роста азиатских экономик выглядит именно так. Развивающиеся страны, в 90-х ставшие мировыми производственными фабриками, будут вынуждены искать новые экономические ниши.

Загадка производительности труда

Благодаря догоняющей модели роста новых капиталистических экономик отставание развивающихся стран от развитых неуклонно сокращалось. Именно поэтому так значительно выросли зарплаты в Юго-Восточной Азии — от пресловутой «чашки риса на китайца в день» в 1980-х до $700-800 в месяц сегодня.

Однако что будет дальше — не известно. Со времен индустриальной революции XVIII века развитие технологий неизменно приводило к росту производительности труда — за счет перемещения человека из ниши механического труда в нишу умственного. Но с развитием технологий искусственного интеллекта и тотальной роботизации производств человек практически полностью вытесняется из многих экономических процессов. Уже сегодня на предприятиях один робот замещает от трех до десяти рабочих мест — и это с учетом появления новых рабочих специальностей (таких, как наладчики роботов).

Примеры полного исключения человеческого труда из цепочек создания добавленной стоимости — от самоуправляемых автомобилей до строительных роботов на базе 3D-принтеров — многочисленны и быстро становятся реальностью наших дней. Так мы приходим к конечной точке текущих инноваций — к посттрудовой экономике, то есть экономике, в которой понятие «незанятый» становится более актуальным, чем «безработный», а характеристика «полная занятость» будет применяться лишь в прошедшем времени.

Конечно, первыми с этой новой реальностью столкнутся самые развитые регионы мира — Европа, Северная Америка, Южная Корея и Япония. Но и нам, по большому счету, отпущено не так много времени. Станет ли возвращение производства ближе к рынкам сбыта, то есть в страны «первого мира», циклическим возвращением к превалированию инновационного роста западных экономик? Такой сценарий весьма вероятен, однако на данном этапе инновационного развития и ведущие экономики начинают сталкиваться с вопросами, с которыми ранее  иметь дело не приходилось.

«Новая энергетика»

Сама по себе возобновляемая энергетика — вовсе не технологическая новинка. Почти 100 лет назад Альберт Эйнштейн получил Нобелевскую премию за описание фотоэлектрического эффекта — физического процесса преобразования энергии света в электрическую энергию, и солнечные панели уже более полувека устанавливаются на космических спутниках. А гидроэлектростанции люди начали строить и вовсе за полвека до открытия Эйнштейна.

Однако поворотным моментом стало значительное снижение себестоимости производства и хранения солнечной, ветряной, приливной, геотермальной и прочей экологически чистой энергии. За годы, прошедшие с запуска первого спутника, себестоимость производства солнечных панелей упала в сотни раз. С аналогичной динамикой менялась себестоимость производства ветровой энергии, электрических батарей, а в последние годы — и электрических автомобилей, которые, кстати, ровесники автомобилей бензиновых.

Столь радикальное удешевление производства и хранения возобновляемой энергии создает совершенно новую ситуацию паритета стоимости возобновляемой и традиционной энергии. Условно говоря, строящаяся сейчас Белорусская АЭС может оказаться просто не востребована.

Раз возобновляемая энергетика становится рациональным выбором капиталиста, кардинальных перемен в энергетической индустрии нам не избежать. Страны-экспортеры энергоресурсов, вероятно, потеряют свое текущее место в международной системе разделения труда, а сама индустрия из генератора триллионной ренты (нефть и газ) превратится в ординарную процессинговую индустрию по обработке практически неограниченного и повсеместного ресурса (солнечная и ветровая энергия).

Более того, производству энергии предстоит стать децентрализованным. В Германии, Нидерландах и Японии уже сегодня строят энергонезависимые дома, которые сами обеспечивают все свои энергетические потребности. А дальше придет очередь производств. Точнее, уже приходит. В Европе уже сейчас каждая новая животноводческая ферма одновременно строит биогазовую установку, всякий новый завод — свои ветряки или небольшую ГЭС.

Политическое статус-кво

На фоне глобальных технологических и социальных перемен изменяется даже само понятие мира. Как отмечает израильский историк Юваль Ной Харари, если в прежние столетия мир воспринимался как временная пауза между очередными (неотвратимыми) военными конфликтами, то в настоящее время это скорее невозможность самой концепции полномасштабной войны (по крайней мере, между развитыми странами). Вплоть до середины ХХ века война была еще и двигателем развития технологий, а также роста экономики. Но с тех пор и технологии, и экономика научились расти сами, без столь кровавых и трагических «стимуляторов». Да и ради чего сегодня стоило бы устраивать мировую войну? Сейчас сверхдержавам нет нужды захватывать земли или природные ресурсы — проще купить, как это делает Китай, в Сибири или в Африке. Получается, что в эпоху технологического изобилия исчезают предпосылки для традиционных неэкономических способов перераспределения ресурсов (военных конфликтов) и появляются  условия для переосмысления традиционных экономических способов распределения ресурсов — на основе занятости и участия в производственном процессе.

Новый мир городов

А вот «городской» теме в «дивном новом мире» хотелось бы уделить особое внимание. Казалось бы, о какой «новой урбанизации» можно сегодня говорить? Однако не все так просто. Индустриальная эпоха быстро уходит в прошлое, а значит — меняется статус и социальная роль городов в современном мире. Очевидно, что сегодня мы переживаем последние дни индустриальной эпохи. Подобно тому, как второе поколение паровых двигателей форсировало индустриальную революцию, так мобильные технологии стимулируют современную цифровую революцию. Но по мере того, как технологии идут впереди нас, все сложнее предвидеть будущее. Сейчас можно только одно сказать точно: ближайшее будущее будет определяться двумя ключевыми тенденциями — цифровыми технологиями и урбанизацией. При этом первая тенденция будет давать больше возможностей, тогда как вторая — больше проблем.

Когда промышленная революция набирала обороты на рубеже XVIII и  XIX столетий, в городах проживал лишь небольшой процент мирового населения. Мир был преимущественно сельским и сельскохозяйственным — как это было в течение многих веков. Но по мере ускорения индустриализации беднеющие фермеры, уезжали работать в город на фаб­рики, превращаясь в пролетариат.

Сегодня мы вновь переживаем период эпохальных перемен, схожий с промышленной революцией — только уже «на быстрой перемотке». И мы видим, что урбанизация ускоряется снова. В 1950 году примерно треть из 2,5 млрд населения планеты проживала в городах, сегодня — более половины из 7,5 млрд. И к 2050 году, когда ожидается, что население планеты достигнет 9 миллиардов человек, примерно две трети всех людей будут жить в городах.

Городские пространства (агломерации) — это своего рода магниты для молодежи и предпринимателей, ведь они предоставляют широкий спектр возможностей (рынок) и дают доступ к развитым профессиональным и социальным сетям. Не случайно 80% экономической продукции производится в городах: урбанизация является двигателем экономического роста.

В Беларуси идет тот же процесс: сельское население перебирается в города. По данным Белстата, доля сельского населения в Беларуси — немногим более 20%. По состоянию на конец 2016 года более 7 млн 380 тыс. наших сограждан проживает в городах и только 2 млн 110 тыс. человек — сельские жители. Для сравнения: численность сельского населения в Германии — 7%.

Но современная урбанизация приносит свои трудности, которые во много раз серьезнее проб­лем первых мегаполисов XIX?века. Такие космополитические центры, как Нью-Йорк, Лондон или Берлин уходят на второй план. К 2050 году около 600 млн человек будут жить в 25 крупнейших городах мира, но ни один из них не будет находиться в Европе. В Азии это будут Карачи (Пакистан), Кабул (Афганистан), а также Нью-Дели (Индия) и океанское побережье Китая, которое превратится в одну большую городскую агломерацию. В Африке лидерами станут Хартум (Судан), Киншаса (Демократическая республика Конго), предположительно к 2100 году Лагос (Нигерия) станет самым крупным городом в мире.

Такой рост городов приведет к «смене власти»: все решения будут приниматься уже не нацио­нальными правительствами, а должностными лицами муниципальных органов. Как ни странно, первые подобные примеры мы видим сейчас в США. Там многие города и штаты решили проигнорировать отказ Дональда Трампа от выполнения Парижского соглашения по климату. Наоборот, многие американские города решили удвоить усилия по сокращению выбросов двуокиси углерода и обеспечению энергетической безопасности.

Однако в наступающий период гиперурбанизации муниципальным и региональным правительствам придется решать все же другие задачи: это и перенаселенность,  и борьба с мусором и реками канализационных стоков, и поиски эффективного снабжения энергией больших городских агломераций. Обуздание перерасхода энергии и внедрение новых «зеленых» технологий окажутся на первом месте. Вторая задача — применение новых цифровых технологий, которые чаще всего связаны с так называемой «экономикой совместного использования». Аппаратные и программные приложения, решения уровня SmartCity(«умный город»), которые обеспечивают транспортировку, доставку, размещение в гостиницах и другие услуги, совершенствуют работу городов. Но адаптация к этим изменениям потребует новаторской политики. Третья проб­лема связана с миграцией и сопутствующими ей проблемами безопасности. Глобальная миграция будет продолжать нарастать в ближайшие десятилетия — очень богатые и очень бедные люди в равной степени будут стекаться в мегаполисы. Без соответствующей политики и инфраструктуры мегаполисы могут выродиться в городские джунгли, которые будут создавать угрозы безопасности для окружающих регионов и внешнего мира.

Недавно в Чикаго прошел Глобальный форум городов, на котором и были озвучены все эти, а также многие другие проблемы. Участники форума пришли к выводу: национальные правительства, хотя и важны, но не подходят для практического решения большинства из «урбанистических» вопросов, требующих срочного решения. Но эти вопросы могут решаться, если власти городских агломераций смогут находить общий язык, преодолевая широкие географические и культурные границы. Иначе говоря, решения по безопасности, использованные в Торонто, вполне могут быть применимы в Карачи; а цифровые услуги, внедренные в Сингапуре, могут в конечном итоге укорениться в Кабуле.

Индустриализм открыл новую эпоху для городов и стран, теперь подобное происходит с цифровыми технологиями. Чтобы увидеть будущее, необходимо взглянуть на такие города, как Сингапур или Лондон, которые его уже создают.